Разговор с человеком, который никто и звать его никак
Этот текст — результат неудачной попытки серьезного расследования того, что
сейчас происходит в ФСБ. Причина неудачи проста: автор испугался. После первого
же пятичасового интервью с одним из чекистов стало ясно, что поле
взаимодействия вокруг любой спецслужбы устроено по принципу воронки. И как не
бывает бывших службистов, так не может быть и журналистов, которые погрузились
в эту воронку и смогли из нее вынырнуть. Хиллари Клинтон однажды всерьез
предположила, что у работника КГБ по определению нет души. Права она или нет —
ответ хотя бы на этот вопрос я теперь знаю точно.
Из любой точки города видны горы, но это не Кавказ.
Главная улица — набережная, но это не Волга. Я стою на крыльце потрепанного
зелено-коричневого здания, но это не библиотека. Табличку межрайонного отдела
УФСБ можно разглядеть только с очень близкого расстояния. Эти люди форме всегда
предпочитают содержание.
В кабинете начальника отдела нет икон, хотя я точно
знаю, что он неравнодушен к вере. Зато за его спиной висит деревянный портрет
Дзержинского — персоны нон грата для Русской православной церкви. В этом
кабинете вообще царство противоречий, но главное противоречие в том, что в
результате все равно получается завораживающая определенность.
— Никак не могу понять, почему все фээсбэшники до сих
пор так любят Дзержинского? Неужели так приятно быть духовным наследником
палача?
— Я не вижу смысла спорить на эту тему, — держит удар
начальник отдела. — Для меня Дзержинский — это прежде всего символ чистого и
бескорыстного служения. Горячее сердце, холодная голова, чистые руки. Это такой
моральный ориентир, который уже не связан с конкретной личностью.
— А иконы для этого не годятся?
— Нет, иконы для этого не годятся. Иконы — это немного
о другом.
Хтонический Феликс выглядит особенно нелепо на фоне
самого начальника межрайонного отдела. По меркам своего ведомства он еще совсем
молод: ему около сорока, и хотя профессия нагрузила лицо служебной
свинцовостью, все равно в нем осталось что-то щенячье.
— Хиллари Клинтон как-то сказала, что у Путина по
определению не может быть души, поскольку он кадровый офицер КГБ. Путин в ответ
лишь пошутил, что у государственного деятеля как минимум должны быть мозги, а
факт наличия или отсутствия у себя души не подтвердил и не опроверг. Вы тоже
кадровый офицер ФСБ. У вас есть душа?
— Давайте мы будем просто разговаривать, а потом вы
сами ответите себе на этот вопрос.
Ответ на этот вопрос
Общение с сотрудником ФСБ помогает взглянуть на мир
более позитивно. Многое из того, что я раньше считал признаками великого
беспредела, оказалось всего лишь задачами государственной важности. Вот,
например, суд берет и отпускает несерийного насильника. Или даже мелкого
наркоторговца. Или даже крупного. А то и человека, про которого всем известно,
что он криминальный авторитет. Что это? Коррупция судебной системы? А вот и
нет. Всего лишь агентурная работа.
— С одной стороны, мы боремся с преступниками, а с
другой — вынуждены постоянно иметь с ними дело, — просвещает меня человек с
душой фээсбэшника. — Постоянный агент — это ведь человек, который что-то знает
и что-то может, иначе какой он агент? Среди таких людей очень часто попадаются
граждане, скажем так, пограничных юридических состояний — по той простой
причине, что именно информация из криминального мира нас интересует, как
правило, больше всего. Мы их, конечно, держим в тонусе, и они понимают, что
сотрудничество со спецслужбами — это вовсе не депутатский иммунитет. Но время
от времени у них все равно возникают проблемы. И если эти проблемы грозят
потерей агента, приходится их решать. Так что в суде уже все знают: раз мы за
кого-то просим, значит, это действительно нужно.
— И вы считаете, это правильно?
— Конечно. Пусть он лучше сегодня не сядет за пьяную
драку, зато завтра сдаст нам канал транспортировки наркотиков. Пусть он сегодня
использует труд нелегальных мигрантов, мы закроем на это глаза и попросим
других закрыть на это глаза. Потому что потом он поможет нам нейтрализовать
террористов и мы предотвратим страшную трагедию. Так работают все спецслужбы
мира — в той или иной степени.
— А почему вы думаете, что это вы используете этих
людей, а не они вас? Где граница дозволенного в таких опасных связях?
— В таких опасных связях главное — самому держаться на
позиции морального превосходства. Твой агент в тонусе ровно до тех пор, пока он
тебя уважает, пока он видит, что ты не такой, как он. Если же ты замажешься той
же грязью, если начнешь получать от вашего с ним сотрудничества прямые
дивиденды, все, ты для него уже не авторитет, ты для него партнер. А для коллег
по службе — паршивая овца. Как только это вскроется — а это обязательно
вскроется, — тебя осудят все, и никто за тебя впрягаться не станет. Это самое
страшное, что может произойти, это то, чего у нас по-настоящему боятся.
У человека с душой фээсбэшника звонит телефон. Он
просит кого-то неведомого перезвонить на скайп. И из дальнейшего разговора я
понимаю: многочисленные агенты есть не только у ФСБ, но и у других силовых
структур — полиции, Госнаркоконтроля, таможенников. И эти структуры тоже иногда
вынуждены решать проблемы своих агентов. В результате плотность покрытия
местности всевозможными людьми, пользующимися относительным иммунитетом от правосудия,
как-то уж слишком велика.
Но быть агентом — это не только привилегия, это еще и
серьезный риск. Время от времени в этом силовом подполье возникают большие и
маленькие ЧП: то агенты пытаются решить свои проблемы при помощи своих
покровителей, то сами силовые структуры начинают между собой воевать и наносят
друг другу обиды, в том числе сажая в тюрьму чужих агентов. Вот сейчас,
например, идет невидимая миру война между ФСБ и Госнаркоконтролем, и человек с
душой фээсбэшника выпадает из нашего разговора минут на двадцать, спасая по
телефону своего агента и пытаясь потопить чужого.
— Неужели неприкосновенность — единственный ресурс для
вербовки?
— Конечно не единственный! Можно, например, человека
прижать на чем-то, и тогда он будет сотрудничать, чтобы не сесть в тюрьму или
не потерять бизнес. Но если говорить о положительной мотивировке, то тут
вариантов немного. Вообще нашему брату гораздо труднее работать в относительно
благополучных государствах без сильной идеологии. Во времена СССР люди готовы были
сотрудничать за идею, за правду, боялись лишиться доверия товарищей,
партбилета, очереди на квартиру, в конце концов. А теперь этот инструмент не
работает, и те наши коллеги, кто постарше, до сих пор страдают такой вот
патриотической наивностью: ну почему он не хочет нам помочь?! Это же для
родины, для страны! Сегодня приходится многое делать на личных отношениях.
Когда нет души у государства, приходится работать собственной душой.
— Чем?
— Надо слышать людей, надо их чувствовать. Человек
ведь от природы вообще-то создан честным и добропорядочным — это нужно четко
понимать. Даже у самых закоренелых преступников тяга к чему-то высокому и
светлому все равно остается всю жизнь. И лучшее средство вербовки — дать
человеку почувствовать, что, сотрудничая с нами, он как раз и приобщается к
этому высокому и светлому. Вы бы видели, как иногда вдохновляются неисправимые
уголовники, рецидивисты — хоть к награде представляй! Ты им говоришь: «Да
ладно, давай завра его хлопнем». А он: «Нет, сегодня!» Жизнью готов рисковать.
Потому что видит, что мы тоже реально работаем. И это-то вот моральное
превосходство и есть главное. Конечно, в нашем деле нельзя без коварства, но
одним коварством тут не возьмешь. Тут нужно самому верить в это большое и
светлое, работать на износ, блюсти репутацию, уметь жертвовать ради общего
дела. В общем, душой работать, душой. Душа — это главное средство производства
сотрудника ФСБ. Без души мы как без рук.
Все под контролем
Общение с сотрудником ФСБ помогает прояснить значение
многих слов и выражений. Взять, например, популярную фразу «все под контролем».
Оказывается, для гражданских лиц она означает совсем не то, что для бойцов
невидимого фронта.
— Когда меня сюда назначили, у ФСБ здесь не было
взаимодействия ни с милицией, ни с судами, ни с прокуратурой. Я первым делом
пришел в местное ГУВД, собрал там всех начальников и сказал: «Значит так.
Завтра каждый из вас придет ко мне в кабинет, честно расскажет, чем он
кормится. И если только это не что-то запредельное, ломать ваш бизнес я не буду.
Но если кто чего утаит, тут же хлопну». Двое с первого раза не поняли, пришлось
посадить. Еще двое попытались втянуть меня в свой бизнес — обломались. В
результате с милицией теперь проблем вообще никаких.
— Как же никаких? Они же чем кормились, тем и кормятся:
берут взятки, наезжают на коммерсантов.
— Ну и пусть. Это задача не нашего уровня. Наша задача
— чтобы милиция не представляла угрозу государственной безопасности. Чтобы они
не торговали наркотиками по-крупному. Чтобы не были на крючке у бандитов. Чтобы
не сливали в ОПГ оперативные планы. Вот недавно один попробовал — хлопнули,
сидит. Потому что разглашение гостайны.
— А может, это не слив бандитам, а агентурная работа.
Вы же сами говорили, что приходится обеспечивать своим агентам безопасность.
Вот он и обеспечивал.
— Я не говорил, что мы обеспечиваем им безопасность. Я
говорил, что мы иногда решаем их проблемы. Это не систематическая работа, а
редкие исключения, они воспринимаются как сбой в системе, а не как сама
система. Этот же человек просто зарабатывал деньги, торговал офицерской честью.
Такое недопустимо.
«Да ругаем мы Путина, ругаем. Главное —
не публично. но мы все равно исходим из презумпции правоты государства. Потому
что государство — это мы»
Еще через пять минут я наконец врубаюсь, что «под
контролем» — это вообще не про закон и порядок. Если человек в погонах говорит:
«Все под контролем», он вовсе не обязательно имеет в виду, что на данной
территории царит справедливость и исполняются законы Российской Федерации. «Все
под контролем» — это всего лишь силовой термин. Он означает, что государство
так или иначе доминирует, владеет обстановкой и способно на нее влиять. Все
остальное можно простить. В душе фээсбэшника всегда найдется место милосердию и
гуманизму, только и то и другое особого свойства.
— Нас, чекистов, тут всего пять человек на три района.
И мы здесь не для того, чтобы охранять правопорядок и обеспечивать диктатуру
закона, — для этого есть полиция, прокуратура, суды, правозащитники и так
далее. Наша задача — сохранять общий контроль за обстановкой. Мы — государево
око. Мы на все смотрим под углом государственной безопасности. Если кто-то по-мелкому
торгует наркотиками — это дело ГНК, нам достаточно просто об этом знать. Но
если кто-то торгует наркотиками и при этом выстраивает целую международную сеть
из наркодилеров и коррумпированных полицейских, это уже и наша компетенция.
Если кто-то ограбил магазин, это дело полиции. Но если кто-то систематически
занимается грабежами и вымогательством с целью финансирования экстремистских
группировок, это уже наше. Мы все про всех знаем, но активизируемся лишь в тех
случаях, когда под угрозой сама система власти.
— Иными словами, мы все знаем, но ничего не можем.
— Нет, не так. Это как раз у моих предшественников
была такая позиция. Здесь сидели такие унылые патриоты, которым за державу было
обидно, и ждали, что когда-нибудь придет новый Сталин и даст команду «фас!». Но
спецслужбы не для того существуют, чтобы жить от «фас» до «фас». Мы здесь,
чтобы работать каждый день. Чтобы от нас не было тайн. Чтобы в любой момент мы
могли с минимальными издержками повлиять на происходящее. Поэтому мы все про
всех знаем, и мы очень даже можем. И все это знают, поэтому не зарываются.
— Какая у вас зарплата?
— Достаточная, чтобы жить, но не настолько, чтобы о
ней не думать.
— С таким знанием всего про всех, наверное, непросто
жить на одну зарплату?
— Знаете, у нас есть такая поговорка: хороший опер
всегда наладит бизнес своей жене.
— Кажется, пришло время поговорить о горячем сердце и
чистых руках.
— В ФСБ нет коррупции.
— А как же тогда называется налаживание супружеского
бизнеса?
— Это называется рациональным использованием знаний о
данной местности. Когда вся твоя территория у тебя как на ладони, тебе
совершенно ясно, куда надо вложить деньги, чтобы получился хороший бизнес, как
устроить выгодную комбинацию. Более того, присутствие ФСБ в местном бизнесе
очень часто помогает контролировать обстановку.
— А тогда, что такое коррупция?
— Коррупция — это торговля государственными
полномочиями. Это когда ты продаешься на рабочем месте. И тут сотрудник ФСБ
находится в самом невыгодном положении: ему просто нечем торговать. Мент — он
может какое-нибудь третьестепенное уголовное дело закрыть и на этом срубить
денег на новую машину. А в ФСБ с кого ты будешь деньги брать? Ну вот с кого? С
террористов? С иностранных шпионов? С воров в законе? Но это уже надо быть
совсем подонком — таких наше профессиональное сообщество само моментально
выдавливает. У нас масштаб ответственности таков, что зазора между коррупцией и
предательством просто нет. Лично я не знаю ни одного сотрудника ФСБ, который зарабатывал
бы деньги на своем служебном положении.
Круговое нападение
— Вот смотри, — продолжает мой собеседник, видя в моих
глазах стойкое непонимание. — Есть тут у нас начальник ОБЭПа. Приходит он к
одному коммерсанту, который запчастями торгует, и говорит: «Давай, ты нам на
служебные автомобили новую резину поставишь, а мы тебя целый год вообще трогать
не будем». Коммерсант чешет репу: «Хорошо, согласен». Обувает милицейские
автомобили и думает, что теперь можно спать спокойно. Но уже на следующей неделе
двое сотрудников ОБЭПа нарушают договор и нахлобучивают коммерсанта на 1200
долларов. Тот звонит начальнику: мы же вроде договорились?! Начальник сам не в
курсе — идет к этим двоим своим подчиненным, устраивает им внеплановое
производственное совещание. Те в несознанке: клевета! Начальник ставит им в
кабинете жучка и уже на следующий день наслаждается служебными откровениями:
«Да мало ли о чем он с ним там договорился! Да пошел он в жопу! У него
договоренность, а у нас упущенная выгода! Как брали, так и будем брать».
Начальник ОБЭПа вызывает обоих к себе и слушает эту запись вместе с ними. Те
падают в ноги: прости, бес попутал! Как ты думаешь, что было дальше?
— Судя по вашей интонации, к коммерсанту эти деньги не
вернулись.
— Ты совершенно прав! Начальник взял с каждого опера
по триста долларов — свою долю, — на том и поладили. Вот это коррупция! У нас
такое даже представить себе нельзя. У нас с милицией вообще сословная
несовместимость, мы стараемся с ними без служебной необходимости не
контактировать. В ФСБ все-таки до сих пор очень сильны традиции, понятие чести.
Осуждение коллектива — самое страшное наказание. Его боятся сильнее любого
суда. У нас, с одной стороны, мощнейшая корпоративная солидарность, но с другой
— никакой круговой поруки. Если ты свой, ты не пропадешь. Так или иначе тебе
помогут — и на службе, и на пенсии. Но если ты злоупотребил доверием, ты
потерял все, ты, считай, зря прожил жизнь.
Чем дольше идет разговор о корпоративной солидарности,
тем более ярким и красочным становится для меня окружающий мир. Глава этого
района — сотрудник ФСБ в отставке. Глава соседнего района — сотрудник ФСБ в
отставке. Список крупнейших предпринимателей в регионе изобилует сотрудниками
ФСБ в отставке. Список директоров и замдиректоров крупнейших госкомпаний —
сотрудник на сотруднике. Один из лидеров «Единой России» в регионе — сотрудник,
бывший глава такого же межрайонного отдела, только на другом конце области.
— А я, кстати, проезжал как-то раз мимо этого города,
останавливался в гостинице — там еще охранников было больше, чем постояльцев. Я
их спрашиваю: чего это вас так много? Молчат. Зато официантка проговорилась,
что отель принадлежит двум фээсбэшникам: одному местному, одному московскому.
— У вас верные сведения, — на лице моего собеседника
служебное выражение лица уступает место простой человеческой снисходительности.
Интересно, а зачем я все это ему сообщаю? Кто меня за язык тянет?
— Там еще на третьем этаже паренек сидит, поддельные
чеки рисует — к нему все время очередь из дальнобойщиков, — продолжаю я и с
ужасом чувствую, что уже не могу остановиться. Снисходительность на лице моего
собеседника резко сменяется искренней заинтересованностью.
— Теперь понятно, почему этот паренек был такой
смелый. Я его спрашиваю: «Чего у тебя глаза красные?» А он отвечает: «Да
сегодня всю ночь сидели с одним местным — бюджетные деньги осваивали».
Мой собеседник начинает мастерски имитировать по
отношению ко мне профессиональное уважение. Аккуратно, но настойчиво
интересуется моей биографией, профессиональным опытом, заслугами перед
отечеством. В голове у него включился диктофон, зрачки забегали, как бобины
аудиокассеты. И хотя я оказался в этом кабинете при посредничестве человека,
которому мы оба доверяем, у меня начинается легкая параноидальная атака. Я
вдруг осознаю, что грань между завербованностью и незавербованностью предельно
тонка и в любой момент может порваться, что вербовка — она вот сейчас, в данный
момент, и происходит. Человек с душой фээсбэшника, вне всякого сомнения,
включил эту свою душу на полную мощность, и теперь я точно знаю, что она у него
есть. Подружишься с ним — и что будет дальше? Он позвонит, попросит что-нибудь
узнать — вот ты уже и агент.
— А как сейчас в ФСБ с идеологическим контролем? Вы в
курилках у себя Путина ругаете?
— Да ругаем мы Путина, ругаем, — пропел человек с
душой фээсбэшника. Мотив получился такой: да не волнуйся ты, тебе у нас будет
хорошо! — Ругать нам вообще можно кого угодно. Главное — чтобы не публично. Мы
такие же люди, как и все, у нас такие же проблемы, все понимаем. Просто мы все
равно исходим из презумпции правоты государства. Потому что государство — это
мы.
От приглашения на рыбалку мне отбрыкаться удалось. А
вот телефончик пришлось оставить.
— У нас есть такая профессиональная поговорка, —
бормочет себе под нос фээсбэшник, записывая мой номер, — лишних людей не
бывает.
Вернувшись домой, заглядываю в Википедию:
«Лишний человек — литературный тип, характерный для
произведений русских писателей XIX века. Обычно это человек значительных
способностей, который не в состоянии реализовать свои способности на
государственной службе...»
Описанный выше разговор состоялся почти два года
назад. Человек с душой фээсбэшника с тех пор ни разу не позвонил. Даже не знаю,
расслабиться по этому поводу или напрячься.
Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ, "Русский Репортер"
Немає коментарів:
Дописати коментар